Краевая художественная выставка "Резерв".

 Вчера мы с Фаиной посетили выставку «Резерв» в ЦВЗ. Выставка, честно говоря, скучноватая из-за своей предсказуемости: Каеткин, Греков, Нурулин… все смотренное-пересмотренное.

Александр Греков
"Выход" 2012
Холст, масло

 Но все же любой подобный поход не может обойтись без приятных моментов: удалось вживую увидеть «Выход» Александра Грекова. Когда проходила экспозиция «(Без)условнаяреальность» в Эрарте, эта работа привлекала наибольшее внимание зрителей. Картина, действительно, завораживает: неземным бирюзовым цветом, тем, как выстроена композиция,  -  яркий, светящийся туннель затягивает тебя, как воронка, и требует недюжинных усилий, чтобы оттуда вырваться.

Юлия Пермякова
Тетраморф (четыре евангелиста):
 Иоанн в образе орла,
 Лука в образе Тельца,
 Марк в образе льва,
Матвей в образе ангела.
 2012
Холст, масло

Почти такое же мощное впечатление оставил «Тетраморф» Юлии Пермяковой. Может, это удачное освещение, может энергетика самого полиптиха, но отчетливо чувствовалось, что эти 4 полотна будто бы отгородились от всей остальной экспозиции. Евангелисты с головами орла, тельца, льва и ангела снисходительно смотрят на суету проиходящего сверху вниз, не впуская с сферу своего влияния ни одну соседнюю картину.

Валентина Солорьева
На мосту. 2010
Холст, масло

Еще одно «чудное мгновение» - когда перед тобой является третий, самый маленький зал выставки. После жесткого, преимущественно мужского, «конкретного» индустриального реализма попадаешь будто бы в бабушкин палисадник. Очень простые, но милые натюрморты, солнечные портреты, езда на велосипеде, раскинув руки, скульптурные изображения изящной Евы и карапуза в панаме. Тут, конечно, надо отдать должное куратору. Сами по себе работы не представляют из себя ничего грандиозного. Впечатление от них формируется в первую очередь благодаря правильной группировке – солнечные свет одного пейзажа отражается во всех остальных картинах, как в зеркальной комнате, создавая бесконечное ощущение радости и безмятежности. Центральная работа в этой части выставки – «На мосту» Валентины Соловьевой. Поздняя осень, еще желтые кроны деревьев под первым, падающим крупными хлопьями снегом. Октябрь? Или ноябрь? А внутри все равно остается летнее тепло.

Фаеньке больше всего понравился «Огонь» Максима Нурулина, замечательный пожарный стенд из цикла «Конкретная живопись» Максима Каеткина и пропитанный болью и усталостью «Портрет поэта Олега Груза» Олеси Денисовой. Девочка любит красное и глазастое)

Беллини - арт-коктейль.

Сегодня, благодаря кулинарному сайту Spoon!, узнала, что мой любимый коктейль - Беллини из шампанского и персиков - обязан своим названием итальянскому живописцу Джованни Беллини, или Джамбеллино.

  Джузеппе Чиприани, хозяин культового венецианского "Harry's Bar",  назвал его, впечатлившись выставкой работ Беллини, а точнее неповторимым розоватым оттенком белого цвета в изображениях ангелов и святых. Такой же цвет придает коктейлю мякоть белых персиков.

 Кстати, этот же бармен дал название традиционному итальянскому мясному блюду карпаччо, на этот раз в честь венецианского художника эпохи Возрождения Витторе Карпаччо.

Дина Рубина о голландской живописи.

"Школа света" - очень приятная новелла Дины Рубиной о путешествии по Амстердаму и окрестностям, о doorzonkamers - комнатах, пронизанных светом, и голландской живописи.

В небольшом зале с полуопущенными шторами на высоких прямоугольных окнах плавал зеленовато-оливковый свет. Он обволакивал глаз, насыщал его, сливался со струящимися от картин золотисто-коричневыми тонами… Великолепные полотна голландских мастеров окружали нас: Герард Терборх, Герард Хаугест… Якоб Ван Рейнсдаль… Натюрморты… Пейзажи… Интерьеры соборов и церквей…

– Подожди… – сказал Борис, придерживая мои плечи. – Стой так, не оборачивайся. Обрати внимание: все напоено этой излюбленной кирпично-оливковой гаммой малых голландцев. Видишь, вся живопись, весь цветовой арсенал художника зажат между двумя полюсами, заданными определенной гаммой. Немного пурпура, немного густой зелени, но в основном – это устрично-приглушенное спокойствие тона, устойчивая бюргерская жизнь цвета… А теперь смотри! – и он с силой развернул меня за плечи в ту сторону, куда распахивались двери в анфиладу нескольких залов, и со стены последнего шло безудержное сияние. Я даже не сразу поняла, что это и есть – картина. Мне почудилось – это вид в окне: в синем просторе тяжело шевелились облака – над шпилями церквей, над багряной черепицей крыш, над башнями, лодками, мостами, над колыханием бликов в воде, над желтой песчаной косой на переднем плане.

– Что это? – спросила я ошеломленно. Как будто вдруг очистилось зрение, будто содрали темные шторы с окна или сняли катаракту, что затушевывала мир тенями, и мы взглянули вокруг ясным, полноцветным, без затемненной оптики взглядом. Картина была навечно установившимся бытием. – Какое все… другое!

– Да! – сказал он торжествующим тоном, будто сам только что отложил кисть и отошел от мольберта, чтобы взглянуть на холст с нужного расстояния.

– Это Вермеер.